Густой туман скоро заглушил звуки охоты: перекличку рожков, возбужденный лай гончих собак, гулкие удары подков по земле, уже покрытой слоем палой листвы. Туман полностью скрадывал краски леса, одинаково приглушал зеленый, желтый и бурый цвета до однообразной гаммы серых тонов. Влажный воздух пахнул землей, плодородной и бесконечно древней.

Рейн перевел взгляд на лицо женщины, ехавшей бок о бок с ним. Она все время намеренно отворачивалась от него. Так случилось, что большая часть охотничьего отряда оставила их далеко позади, благодаря чему он оказался наедине с женой впервые за последние два дня. С того самого вечера в спальне, когда Арианна начала учить его читать... когда он был на волосок от того, чтобы заняться с ней любовью. Лесной олень к осени нагулял жиру, но охота была задумана не только по этой причине. Рейн надеялся также, напасть на след кабана, который раз за разом портил все крестьянские посадки под зиму. Те немногие, кому посчастливилось заметить зверя, утверждали, что шкура у него белого цвета. Ходило поверье, что белый кабан обладает магической силой, и потому только самый храбрый рыцарь может выследить и убить его.

Разумеется, Рейн приказал Арианне остаться в замке, но она заявила, что с детства мечтала увидеть сказочного белого кабана, и он не сумел отказать ей в просьбе участвовать в охоте. Не сумел... хотя и знал, что белый кабан тут ни при чем. Она поехала на охоту, чтобы мучить его. С упорством, которое бесило его и сводило с ума, маленькая женушка делала все, чтобы его соблазнить.

Арианна натянула поводья. Рейн остановился тоже, искоса разглядывая ее лицо. Мех горностая, обрамляющий капюшон алого плаща, подчеркивал белизну ее кожи, а влажный воздух придавал ей прозрачность тончайшего фарфора. Ресницы от этого казались особенно густыми и тяжелыми, как и пряди волос, завившиеся в крутые локоны вокруг высокого лба. Арианна выглядела бесплотной, воздушной, наподобие прекрасных сказочных созданий, которые лишь однажды за всю свою жизнь поднимаются из глубин лесных озер, чтобы отдаться смертному, и потом исчезают навсегда.

— Что случилось? — спросил Рейн. Она повернулась и долго молча смотрела на него. Он заметил, что зубы ее глубоко прикусили нижнюю губу.

— Мне кажется, лошадь припадает на левую переднюю ногу, — наконец ответила она. — Наверное, камешек застрял в подкове.

Рейн перекинул ногу через лошадиный круп и соскользнул на землю под звяканье подков. Руки его совершенно затерялись в тяжелых складках алого плаща, когда он помогал Арианне спешиться. Их тела ненадолго соприкоснулись, он ощутил ее жар даже сквозь плотную одежду. Несколько секунд она была очень близко, и он чувствовал, как вздымаются ее груди, видел биение синей жилочки на горле, куда более частое, чем обычно, заметил, как расширились ее ноздри, втягивая сырой, густо пахнущий землей воздух. А потом Арианна медленно высвободилась.

Туман, казалось, становился гуще с каждой минутой. Уже можно было видеть капельки влаги, клубящиеся в его пульсирующих щупальцах. Арианна протянула руку и сжала кулак, словно пытаясь поймать в него немного тумана.

— Говорят, так бывает только тогда, когда лесные феи печалятся до слез...

— И о чем же, по-твоему, они плачут сегодня?

— Кто знает... — Ее взгляд впился в его лицо, как будто что-то искал. — Может быть, они оплакивают нас с тобой.

— Рейн сунул обе руки под ремень, чтобы не позволить им неистово притянуть к себе эту эфемерную — и притом более чем земную — женщину. Гнедая лошадка нетерпеливо переступила ногами и издала короткое ржание, выдохнув облако теплого пара. Звук прозвучал глухо, смягчённый туманом, но он вспугнул пару воронов, и они снялись с ближайшей купы орешника, издавая свой особенный скрипучий крик и часто хлопая черными крыльями. Арианна содрогнулась и плотнее укуталась в подбитый мехом плащ. Рейн повернулся к лошади, неуклюже переставляя ноги. Он думал о том, что хорошее кровопускание не только очищает организм, но и остужает плотское вожделение. Именно поэтому монахи, удалившиеся от мира в аббатства и обреченные на постоянное воздержание, прибегают к этому средству раз пять-шесть в году, и факт этот общеизвестен. Рейн дал себе слово, вернувшись в замок, немедленно послать за цирюльником.

Он наклонился, поднял левую переднюю ногу лошадки и начал скрести в подкове кончиком кинжала, удаляя набившуюся и успевшую затвердеть грязь. Животное подергивало ушами и посматривало через плечо, но не пыталось высвободить ногу. Время от времени Рейн поглядывал на Арианну, которая отошла под сень громадного дуба. Она не сводила с него глаз.

Наконец он отпустил лошадиную ногу и провел по ней снизу вверх в поисках воспаленного, опухшего места. Ничего такого обнаружить не удалось, да и животное стояло, с одинаковой силой опираясь на все четыре ноги.

Рейн вытер кинжал о штаны и сунул в ножны. Приблизившись к Арианне, он заметил на щеках, прежде очень бледных, яркие пятна румянца. Ожидая, пока он подойдет, она несколько раз облизнула губы.

— Я не нашел камешек.

— Правда? — спросила она, и румянец ее стал еще ярче. — Должно быть, мне показалось.

С этими словами она отвела взгляд и стянула полы плаща под подбородком. Рука ее заметно дрожала. Там, где они остановились, лес был очень густым, почти дремучим. Дуб, береза, ясень и клен с густым подлеском перемежались настоящими чащами боярышника и шиповника, непроходимыми для лошадей. Где-то поблизости булькал ручей, но туман совершенно скрывал окружающее, и Рейн не мог бы сказать, с какой стороны доносится журчание.

— Здесь, в этом месте, сосредоточена магическая сила, — сказала Арианна, снова содрогнувшись.

— Интересно, в Уэльсе существует хоть одно место, где магической силы нет совсем?

Рейн сказал это насмешливо, но и он чувствовал нечто особенное, даже вопреки своей воле. Дуб, под необъятной кроной которого они укрылись, напоминал полуразрушенную серую башню, гулкую и пустую внутри, но все еще грозную. Его кривые шишковатые ветви были сплошь увешаны остролистом и склонялись под его тяжестью чуть ли не до земли.